Inquisitor
Инквизитор
I was sick - sick unto death with that long agony; and when they at length unbound me, and I was permitted to sit, I felt that my senses were leaving me. The sentence - the dread sentence of death - was the last of distinct accentuation which reached my ears. After that, the sound of the inquisitorial voices seemed merged in one dreamy indeterminate hum. It conveyed to me, to my soul the idea of revolution - perhaps from its association in fancy with the burr of a mill wheel.
Я был болен, болен смертельно, благодаря этим долгим невыносимым мукам, и когда, наконец, они сняли с меня оковы, и позволили мне сидеть, я почувствовал, что лишаюсь сознания. Приговор, страшный смертный приговор, это были последние слова, которые с полной отчетливостью достигли до моего слуха. Потом звуки инквизиторских голосов как бы слились в один неопределенный гул, раздававшийся точно во сне. Он пробудил в моей душе представление о круговращении, быть-может, потому, что в воображении моем он сочетался с глухим рокотом мельничного колеса. Это ощущение продолжалось лишь несколько мгновений, и вот я больше не слыхал ничего. Но зато, я видел, и с какою страшной преувеличенностью! Я видел губы судей, облеченных в черные одеяния. Эти губы показались мне белыми - белее, чем лист бумаги, на котором я сейчас пишу, - и тонкими, тонкими до забавности: в них было напряженное выражение суровости, непреклонной решительности, и мрачного презрения к человеческим пыткам.
This only for a brief period; for presently I heard no more. Yet, for a while, I saw; but with how terrible an exaggeration! I saw the lips of the black-robed judges. They appeared to me white -whiter than the sheet upon which I trace these words - and thin even to grotesqueness; thin with the intensity of their expression of firmness - of immoveable resolution - of stern contempt of human torture.